Музsка-чародейник

Жил на свете парень. Поглядеть на него, так ничем не приметный — и
умом не быстрый, и в работе не ловкий, а вот на дудочке или на
другом чём сыграть— великий был мастер. За то и прозвали его люди —
Музыка, а про настоящее его имя, отцом- матерью данное, совсем
позабыли.
Еще когда малым хлопчиком он был, пошлют его волов пасти, а он
смастерит себе из лозы дудочку да так заиграет, что волы и те
заслушаются, развесят уши и стоят, точно их кто околдовал.
А то пойдёт Музыка в ночное. На дворе лето, ночи тёплые, аж парит.
Приведут хлопцы и девки коней на луг, пляшут, смеются, песни поют.
Ведомо, молодость! Ей всегда весело!
А Музыка как заиграет на своей дудочке, все разом и притихнут. И
сдаётся, словно какая сладость в сердце входит, словно какая сила
подхватывает и несёт, и несёт, всё зыше и выше, к ясным зорькам, в
чистое небо, в чистое синее широкое небо.
Сидят парни и девки тихо-претихо. Сидят и слушают. и ведь всю бы
жизнь так сидели, всё бы слушали, как Музыка играет!
Вот замолчит он. Никто ворохнуться не смеет, как бы голько голос тот
не спугнуть, что поёт-рассыпается по лугам i дубравам, по земле
стелется, в небе звенит. Все птахи лесные примолкнут. Уж на что
лягушки болтливы, так даже ни замолчат, вылезут из своего болота и
сидят на кочках словно неживые.
А то вдруг заиграет Музыка протяжно, жалостливо. Заплачут тогда и
лес, и дубрава, откуда ни возьмись, хмурки набегут, с неба слезы
польются.
Идут мужики и бабы домой—после целого-то дня работы,—заслышат ту
музыку и остановятся. И уж такая
разберёт их жалость, что даже мужики — старые, бородатые — и те в
голос заплачут.
А Музыка тем часом возьми да и сверни от жалостливого на весёлое.
Что тут сделается! Побросают все свои косы и вилы, грабли и баклаги,
возьмутся за бока и давай плясать. Пляшут старики, пляшут малые
дети, пляшут кони, пляшут дубравы, пляшут зорьки, пляшут хмурки —
всё пляшет, всё смеётся!
Вот какой был Музыка-чародейник! Что захочет, то с сердцем и
сделает.
А когда подрос Музыка, смастерил он себе скрипку и пошёл по белу
свету тешить людей. Ходит он по деревням и сёлам, играет на своей
скрипочке, и кто его ни услышит, всякий в дом к себе позовет,
напоит, накормит да ещё на дорогу чего-нибудь даст.
Так и жил бы себе Музыка, да на беду в тех местах чертей было
видимо-невидимо. В каждом болоте водились, в каждом овражке. И
никому от этой нечисти проходу не было.
Видят черти, что куда Музыка ни придёт, где на своей скрипочке ни
сыграет, там люди в мире живут,— и невзлюбили они его. На то ведь и
черти! Им жизнь не в жизнь, если людей не перессорят. Раз как-то шёл
Музыка лесом, а черти его и выследили.
— Уж теперь-то,—говорят,— мы его изведём.
И наслали они на него двенадцать волков.
Вышли волки на дорогу, стоят, зубами ляскают, во все глаза на Музыку
смотрят. А глаза-то у них круглые, что твои лукошки, и точно горячие
уголья горят.
Остановился МузЫка. Нет у него в руках ничего, чем бы от волков
защититься, только скрипка в мешочке. Что тут делать? Что придумать?
Видит Музыка — пришёл ему конец.
Достал он тут из мешочка свою скрипочку, чтобы напоследок ещё хоть
разок поиграть, прислонился к дереву и начал водить смычком по
струнам. Что живая заговорила скрипка!
Притаился лес, листком не шелохнёт. А волки как разинули пасти, так
словно и окаменели. Стоят, слушают Музыку, а слезы из волчьих глаз
сами собой текут.
Вот перестал Музыка играть, опустил свою скрипочку, к смерти
приготовился. Вдруг видит: повернули волки в тёмный лес. Головы
повесили, хвосты поджали, кто куда разбредаются.
Обрадовался Музыка. Дальше своей дорогой пошёл.
Шёл, шёл и дошёл до реки. Солнышко уже за лес закатилось, только
самые верхушки своими лучами трогает, будто золотом их вызолачивает.
Больно хороший вечер! Сел Музыка на пригорке, достал свою скрипку и
заиграл, да так ладно, так весело, что и небо, и вода, и земля — всё
в пляс пустилось.
Сам водяной не утерпел. Как начал он по дну реки скакать да разные
коленца выкидывать!.. Забурлили, закипели ключом волны, выплеснулась
река из берегов и пошла всё кругом заливать...
Уже к самому лесу подступает, всю опушку затопила... А на опушке как
раз черти собрались — поминки по Музыке справлять. Ну и натерпелись
же они страху! Едва живые из воды повыскакивали. «Это что же за
напасть такая?»— думают.
Поглядели туда-сюда, что за диво! Сидит на пригорке Музыка — целый,
невредимый — и на своей скрипочке наигрывает.
— Да что же это такое! — плачут черти.— И волков он заворожил! Как
же его сгубить? Житья от него нет!
А Музыка увидел, что водяной на радостях уже деревню топить хочет, и
не стал больше играть. Спрятал свою скрипочку в мешочек и пошёл
дальше. Да не успел десяти шагов отойти, встречаются ему на дороге
два паныча.
— Послушай, Музыка,— говорят ему те панычи,— сделай милость, поиграй
нам на вечеринке. Уж мы тебе всего дадим, чего ни захочешь, и
напоим, и накормим, и спать уложим.
Подумал, подумал Музыка: ночевать ему негде, грошей нету, и пошёл с
ними. Привели панычи Музыку в богатый дом. Смотрит он, а там народу
видимо-невидимо.
Вот вытащил он свою скрипочку, приготовился играть.
А гостей всё больше и больше набивается. И кто ни придёт — сперва к
столу подбежит, обмакнёт палец в миску и потрёт себе глаза. Чудно
это Музыке. «Дай,— думает,— и я попробую».
Сунул он палец в миску и чуть только тронул глаза — такое увидел,
что дух у него захватило! Панов и панночек словно и не бывало, а
вокруг него снуют самые настоящие черти и ведьмы. И дом-то — вовсе
не дом, а само чёртово пекло! «Ну,— думает Музыка,— поиграю же я, на
славу поиграю, чтобы им, чертям, жарко стало!» Начал он наигрывать
на своей скрипочке. Минуты не прошло — всё вихрем закружилось.
Столы-стулья вприсядку пошли, за ними окна с места сорвались, двери
с петель снялись, а стены так ходуном и заходили. Да и где же
устоять под такую музыку! Ни один гвоздик на месте не удержался, всё
пекло в щепки разлетелось.
А черти кувырком да колесом, вприпрыжку да вприскочку разбежались
кто куда.
С той поры боятся черти Музыку, больше не цепляются к нему. А он
ходит себе по свету, добрых людей веселит да тешит, лихих — без ножа
по сердцу режет.